Любовь и смерть!
Вот бреду я вдоль большой дороги
В тихом свете гаснущего дня…
Тяжело мне, замирают ноги…
Друг мой милый, видишь ли меня?
Всё темней, темнее над землёю-
Улетел последний отблеск дня…
Вот тот мир, где жили мы с тобою,
Ангел мой, ты видишь ли меня?
Завтра день молитвы и печали,
Завтра память рокового дня…
Ангел мой, где б души не витали,
Ангел мой, ты видишь ли меня?
Эти строки Тютчев написал накануне годовщины смерти Е.А. Денисьевой, его «последней любви». Я решил изложить свои размышления накануне годовщины ухода на тот Свет моей жены Галины.
Галина ушла 3 марта, в день, когда нашему младшему сыну исполнилось 39 лет. А родилась 13 октября, в один день со мной, только на год позже. Худо-бедно, но прожили мы вмести на этом Свете почти полвека. И втайне я лелеял надежду, что и умрём мы в один день, как в старых добрых сказках (1). Но Судьба распорядилась иначе.
Последние 11 лет жили мы вдвоём в заброшенной лесной деревушке; Галина - в своей избе, а я - в своей, следуя мудрому завету индейцев: вигвамы ставьте подальше, а сердцами будьте поближе. Окна наших домов смотрели друг на друга. И теперь, глядя каждый день на потухшие окна, на занесённую снегом тропинку к дому Галины, я не могу о ней не думать.
Если она мне и снится, то только живой, да и то в каких-то несуразных, нелепых снах. Почему вообще в наших сновидениях умершие являются живыми, и у нас при этом не возникает даже мысли об их смерти?
Уход жены стал, пожалуй, самым мучительным и в то же время самым значительным событием моей жизни. Событие это явилось для меня переживанием огромной важности, ибо я впервые, по сути, столкнулся лицом к лицу со смертью дорогого мне человека. Отец мой умер, когда мне было 12 лет, и я не мог ещё ощутить всю горечь утраты. Мама и бабушка умерли тогда, когда я сидел в лагере, и я не провожал их на кладбище. Однако, влекомый неизвестной мне прежде силой, прихожу я туда, плачу и с ними говорю: ведь при жизни мы говорили мало…
* * *
Прошёл год, и боль немного притупилась. Но одна и та же мысль сверлит мозг: неужели, чтобы осознать, насколько дорог был для тебя человек, нужна его смерть? А с другой стороны: неужели любому человеку надо умереть, чтобы мы поняли, что вечной разлуки быть не может?! Словно душа моя была заморожена, а теперь оттаяла.
Любовь - самая созидательная, самая живительная, самая могущественная из всех энергий; Любовь - высшее выражение связи между душами и залог свидания за гробом. Какое значение имеет бездушная оболочка, укрытая землёй, если её душа ждёт меня по ту сторону завесы?
Тщетна ли надежда на встречу? Нет, не тщетна: люди постигли это много тысяч лет назад, и всё же каждый, кому приходится переживать ужас расставания, стоя у зияющей могилы, должен снова и снова сам постигать это.
Ни разум, ни сердце не в силах примириться с безвозвратным – навеки уходом любимого существа. Не могут они примириться с конечностью человеческого существования. Как жить с сознанием, что всему суждено исчезнуть в чёрной дыре небытия? – Тогда Вселенная была бы насмешкой, а наша жизнь – бессмыслицей.
Но что-то внутри нас подсказывает, что это не так. Не может не быть встречи любящих сердец и вечной жизни вместе:
Слиясь в одну любовь, мы цепи бесконечной
Единое звено,
И выше восходить, в сиянье правды вечной,
Нам врозь не суждено.
(А. К. Толстой)
Только Любовь даёт нам смысл Жизни и защищает от страха смерти.
* * *
Разве в мире можно милых разлучить?
В ткань земную нам от Солнца к нити – нить,
Что Любовь зажгла – и морем не залить!
(К. Бальмонт)
Увядает, умирает тело, но настоящая Любовь не гаснет, а только расцветает – разгорается. «Земля не остужает любви», - писал Гёте. Только после смерти жены я ощутил всю силу и предельное напряжение Любви, какого не испытывал при её жизни:
Как запахом – раздавленная мята
Сильней, чем вся окрестная трава,
Так слышен некий голос Божества
В том, что любил, в твоём, что смертью смято.
(К. Бальмонт)
Но я не ставлю слово «любовь» в прошедшее время; не говорю, что я любил Галину, а говорю, что люблю её.
В более молодые годы меня беспокоили проблемы смерти, и я, участвуя в нескольких спиритических сеансах, убедился в реальности метапсихических явлений, объединённых под довольно-таки неудачным названием спиритизма (2). Но теперь я в помощи медиума не нуждался. Мой личный, живой, интимный опыт обладал для меня высокой значимостью, был более доверительным, более достоверным.
Безутешное отчаяние прошло; осталась тихая ноющая скорбь. Не то, чтобы я свыкся с уходом Галины: свыкнуться невозможно. Скорее я неким мистическим образом ему как бы сопричастился. Да и собственная смерть уже не представлялась чем - то страшным; она стала ближе, в ней проглядывало что-то родное. Ведь, в конце концов, «умереть» - это значит сказать всем дорогим ранние ушедшим: «Здравствуйте! Вот и я …» Да и что может умереть, кроме того, что лишь мешает полному слиянию душ?
Но не грусти, земное минет горе,
Пожди ещё – неволя недолга, -
В одну любовь мы все сольёмся вскоре,
В одну любовь, широкую как море,
Что не вместят земные берега!
(А. К. Толстой)
Никакой нервозности я не испытывал. Ничего мне не чудилось, не виделось, не грезилось: ни шёпота, ни шороха, ни дуновения. Вот кругом стоит ночной Лес. Лес и звёзды над головой. Всё дышит глубоким покоем. Торжественная, но не «мёртвая», а живая тишина. И Я ЗНАЮ, ЧТО ОНА – ЗДЕСЬ, что её душа обнимает меня сейчас, пытаясь утешить, умиротворить. Она словно даёт мне понять, что нельзя предаваться безудержному горю; что её душе, живой и сопереживающей, от этого тяжко: её гнетёт моё горе, и она страдает вместе со мной.
Это – сильнейшее ощущение присутствия, столь явственное, столь несомненное, что если бы я в тот момент увидел Галину, то даже не удивился бы.
Как я этому внимал, как улавливал? По-видимому, обычное чувственное общение, имевшее место, усиливается, утончается, обостряется до телепатического восприятия, ибо её душа, освободившаяся от сковывающей телесной оболочки, воздействует теперь непосредственно и гораздо сильнее. Душа бессмертна, она может и за гробом любить и оберегать.
Состояние, которое я даже не берусь описывать, овладело всем моим существом и стало моим постоянным состоянием. Мне представляется, что я нахожусь В БОЛЕЕ БЛИЗКОМ ДУХОВНОМ ОБЩЕНИИ С ЖЕНОЙ, нежели при её земной жизни, хотя и тогда нам удавалось общаться безмолвно.
Таким образом я был приведён к мысли написать эти заметки, пропеть свою лебединую песнь во славу Любви. Вернее сказать, я почувствовал настоятельную потребность в этом, ощутил внушение, ВДОХНОВЕНИЕ в прямом, забытом смысле этого слова.
Большинство попыток истолкования феномена вдохновения осуществляется на основе устоявшихся в науке представлений о сознании. Но что мы знаем даже об этом, самом поверхностном, слое психики? Очень немного. А ведь сознание – всего лишь видимая часть айсберга, а что в глубине – неразличимо и непостижимо. Всю эту необъятную область душевной жизни принято называть подсознанием. Правильнее было бы называть её сверхсознанием: ведь бессознательна она не сама по себе, как таковая, а лишь для мозга. Психологические исследования и гипнотические опыты убеждают, что «бессознательное» обладает сознанием, волей и памятью. Оно очень чутко к вибрациям «тонких», сверхчувственных миров: Сущности, Духи, или Силы, способные влиять на нас, могут иметь доступ к нашей душе только через сферу неосознаваемого.
Любовь переживает все другие земные чувства. Единственная нить, связывающая отошедшую душу с нашим миром – загробная привязанность к тем, кого она любила и продолжает любить, простирая над ними своё влияние и покровительство и после смерти.
Возможность так называемых мёртвых влиять на живых огромна, если только существует симпатическая связь. Милые облики, бережно хранящиеся в памяти – это не просто воспоминания об ушедших из этой жизни; это нечто гораздо большее, более дорогое и действенное. Это – вернейшее средство свидания. Ибо ушедшие пребывают там, где они присутствуют в чьём-либо сердце. Их возможность навещать нас зависит от нашего сосредоточенного чувства: надо очень сильно любить, хотеть встречи и ни на мгновенье в этом не сомневаться, чтобы облегчить им путь к нам.
Милый друг, иль ты не чуешь,
Что одно на целом свете –
Только то, что сердце к сердцу
Говорит в немом привете?
(Владимир Соловьёв)
У меня в избе на видном месте лежит большой магнит. Он напоминает мне, что Сила, притягивающая кусок железа, невещественна, загадочная и необъяснима. Однако она реальна.
Подобно этому реально и магнетическое притяжение душ человеческих. Если задушевное общение связывало нас при жизни, то почему оно должно прерваться со смертью? Разве душа, иначе говоря, то, что в самом себе несёт величайшую Жизнь, может уничтожиться? Физики подтвердили прозрения древних натурфилософов о том, что Вселенная имеет энергетическую основу. Материя же является простой видимостью, грубо говоря – сгустками энергии.
Мир энергетичен. Что такое сильное человеческое чувство? – Это тоже энергия. Что из того, что тело Галины мертво? Но душа – то жива! А разве душа нуждается в телесных органах, чтобы проявить своё влияние? Гипнотические эксперименты подтверждают древние поверья о метапсихическом воздействии одной живой души на другую живую душу без участия обычных пяти чувств, причём в этих экспериментах установлено вопиющее нарушение физических законов поля – влияние некоей неведомой силы не убывает пропорционально квадрату расстояния; оно вообще не убывает!
Почему же волновое излучение загадочной энергетической сущности, называемой душою, должно погаснуть после смерти тела; ведь душа-то остаётся живою?
Тело, которое обычно считается единственной реальностью, - всего лишь преходящая иллюзия, за которой скрывается Живая Реальность – непреходящая внутренняя суть человека, относительно которой различные воплощения – только страницы из книги Вечной Жизни…
* * *
Что есть Жизнь? (3) Что есть Любовь? Что есть Смерть? Ни один из великих мыслителей в истории человечества не мог обойти эти три ключевых вопроса, и наиболее проницательные догадывались, что вопросы эти тесно связаны между собой, что здесь кроется ОДНА ВЕЛИКАЯ ТАЙНА, недоступная земному пониманию.
Ничего нового мы сказать не можем, а потому обратимся к древним: они были ближе к Природе и, значит, мудрее нас. Архаичный миф об Орфее и Эвридике утверждает превосходство Любви над Смертью: именно Любовь является источником убеждённости в бессмертии души человеческой.
Несомненно, что жизнь не прекращается после смерти, но что можно сказать о посмертном существовании, то есть о той области, о которой человек не знает объективно ничего? Здесь даже мудрейшие замолкали, смутно чувствуя лишь, что Любовь хранит в себе какую-то трагическую тайну; что лишь нечто непрочное, нечто вроде тонкой, зыбкой, прозрачной занавеси отделяет царство Смерти от царства Любви.
Двумя божественными близнецами назвал Смерть и Любовь Фёдор Тютчев:
Одолевают нас они
Своей неразрешимой тайной –
Союз их кровный – не случайный,
Даны им роковые дни…
И во всех древнейших преданиях и сказаниях самоотверженная, безграничная, безразлучная Любовь сопрягается со Смертью. В древнегерманской саге Зигфрид и Брунхильда обмениваются клятвами верности, но из-за трагических превратностей судьбы не могут соединиться при жизни: тогда их любовный союз навеки скрепляет Смерть.
Сходные мотивы безумного восторга единения в смерти, слияния для высшей радости, звучат в поэмах «Лейла и Меджнун», «Абесалом и Этери» и, конечно же, «Тристан и Изольда» (4).
Оперу «Тристан и Изольда» Вагнер написал, взяв за основу знаменитую одноимённую поэму Готфрида Страсбургского (Xlll в.). Гениальное творение Вагнера - апофеоз Любви в буквальном смысле слова (апофеоз по-гречески – обожествление). С потрясающей силой музыка прославляет могущество Любви, царящей во Вселенной: и Жизнь и Смерть подвластны Любви. Смерть истинно любящих не обрывает их Любовь, но напротив, освобождает её. Смерть становится прибежищем любящих, залогом их нескончаемого, неразрывного, ненасытного соития по ту сторону земной сиюминутности: души умеют обниматься не менее жарко, чем тела.
Да, Любовь и Смерть – близнецы. Но Любовь сильнее Смерти! – Люди забыли истинный смысл этих слов: Любовь суженых преодолевает Смерть. Природа хочет соединения индивидуумов, предназначенных Ею к соединению; они рождены друг для друга роковым образом, и внезапная смерть одного бессильна отвратить это предопределение. Это – вопрос, предрешённый Свыше: потому и говорится, что браки заключаются «на небесах».
В «Гимнах к Ночи» Новалис писал: «Тот союз, что переходит за грань смерти, есть брачный союз, дарующий нам подругу для мрака ночного. В смерти любовь всего слаще; для того, кто любит, смерть – брачная ночь, тайна сладостных мистерий».
Великий сердцевед Шекспир в трагедии «Отелло» вкладывает в уста своего героя, закалывающегося кинжалом, предсмертные слова: «Снова я с тобою… Всегда с тобою!»
Ромео во все времена уходит от весёлой и доступной Розины не по прихоти Шекспира, а потому, что в любом веке, вне зависимости от нравов, нравственности и религиозных предпочтений, Любовь была и есть несравненно большее, чем история взаимоотношений девушки и юноши, мужчины и женщины, которые смеются, плачут, целуются, ревнуют. Любовь – великая и единственно непреходящая реальность – выше всякой морали, религии, магии, науки, философии и т.д., ибо она соединяет не только бренные тела наши, но связует навеки наши души. Нет ничего важнее и чудеснее этого.
Любовь есть высшее выражение, - в нашем земном сознании, - всемирной симпатической связи и высшего смысла бытия. И чтобы оправдать это своё высшее назначение, Любовь должна быть вечной и неугасимой, и в жизни и в смерти: она должна пережить все другие земные чувства. ОНА ИХ И ПЕРЕЖИВАЕТ. Всепобеждающая любовная сила буквально сокрушает роковую преграду между посюсторонней и потусторонней действительностью.
В песнях, сказаниях и поверьях многих народов мёртвые мужья и женихи подымаются из могил и уводят к себе своих жён и невест. В Эдде убитый Хельги появляется у своего кургана, а жена его Сигруна приходит туда провести с ним ночь.
«В загробном мире я забыла всех родных, только о тебе тоскую по-прежнему», - признаётся любимому героиня одной даосской легенды.
Возлюбленные имеют друг на друга божественное право, и неутолённая, неизбывная любовь гонит привидение назад в жизнь, пока оно не увлечёт с собой своего суженого. Такую историю, изложенную римским писателем Флегоном (ll в. н.э.) в его трактате «Чудесные происшествия», передаёт Гёте в балладе «Коринфская невеста», причём сознательно сдвигает события в первые века иудохристианства, сообщая, тем самым, сюжету мировоззренческую остроту противостояния гибнущего Язычества с утверждающейся новой религией:
И богов весёлых рой родимый
Новой веры сила изгнала,
И теперь царит один незримый,
Одному распятому хвала!
Агнцы боле тут
Жертвой не падут,
Но людские жертвы без числа!
Этот отрок именем Венеры
Был обещан мне от юных лет,
Ты вотще во имя новой веры
Изрекла неслыханный обет!
Чтоб его принять,
В небесах, о мать,
В небесах такого бога нет!
Мать, услышь последнее моленье,
Прикажи костёр воздвигнуть нам,
Свободи меня из заточенья,
Мир в огне дай любящим сердцам!
Так из дыма тьмы
В пламе, в искрах мы
К нашим древним полетим богам!
(перевод А. К. Толстого)
Тургенев, отнюдь не чуравшийся оккультных феноменов (см. его «Странную историю», «Призраки», «Тень Торжествующей Любви» и др.), в новелле «После смерти» повествует о том, как отравившаяся от неразделённой любви девушка приходит с того Света к своему избраннику и, заставляя его безумно - страстно в неё влюбиться, забирает его к себе.
Творчество Эдгара По поражает глубиной психологического проникновения в «ночную» сторону Природы. Лирический герой одного из его «страшных» рассказов в состоянии экзальтации общается с душой умершей возлюбленной. В новелле «Морелла» безграничная любовь героя к умершей возлюбленной заставляет мёртвую возвратиться в мир живых. Поэма «Аннабель-Ли» - подлинный гимн Любви, преодолевающей Смерть.
Дивную загадку представляет собой овеянный легендами овальный портрет прекрасной женщины (новелла Э. По «Овальный портрет»). В чём магическое очарование этого шедевра? Быть может, обаяние оригинала – женщины, погибшей трагической смертью, - навеки передалось портрету? – Ведь портрет – есть не что иное, как биоэнергоинформационный фантом человека! Отсюда – его завораживающая сила, удесятерённая вложением огромной творческой энергии влюблённого художника, могучей и пламенной страсти, в огне которой сгорает человеческая жизнь.
Нет покоя в обители Духов мятущейся любящей душе, оставившей здесь свою желанную половину: хочет снова она вернуться сюда, чтобы соединиться с ней, как прежде.
«Любовь мертвеца» - очень распространённый сюжет в фольклоре многих европейских народов: мать противится выдать дочь за её любимого, он умирает с горя, а девушка тоскует по нём и просит его, мёртвого, прийти к ней; он приезжает и уводит её к себе. Подобные, литературно обработанные сюжеты встречаются в балладах Ф. Глинки, Мицкевича, Жуковского, Лермонтова, в стихотворениях и поэмах Фета, А. К. Толстого, Мирры Лохвицкой, Бальмонта, Балтрушайтиса, Блока, Брюсова… Тема эта необъятна и бездонна.
Любовь и за гробом – что это такое? Не знаю, но предчувствую. Возможно ли такое? Возможно, если это подсказывает никогда не обманывающее сердце. Не зря ведь любовные дела исстари называются делами сердечными.
* * *
Любовь – великий дар Природы.
(слова Берендея)
Все люди испытывают на себе силу Земного притяжения, но ни один учёный толком не знает, а что оно такое – притяжение?
Объяснить «что такое любовь» тоже никто не может. Сотни мыслителей, поэтов, философов пытались это сделать, но безуспешно. Вразумительного определения понятия «любовь» до сих пор нет.
Две тысячи лет назад римский поэт Тибулл назвал любовь «сладчайшей тайной». И все наиболее глубокие умы только и повторяют: тайна, загадка, - словом, неизвестность. Что это за Сила, которая
Всегда различна от Вселенной,
Но вечно с Ней съединена,
Она для сердца несомненна,
Она для разума темна…
(из драм. поэмы А. К. Толстого «Дон Жуан»)
Любовь изображается в эпосе, античной, а также средневековой литературе европейских и восточных народов, как могущественнейшей чувство, мгновенно вдруг обуревающее человека, властное и непреодолимое. Влюблённые заболевают, если долго не видят друг друга, разлука ненаглядных подчас влечёт за собой безумие или смерть. Общий голос поэзии нельзя назвать случайностью: тогда люди были несравненно более цельными и вели себя искреннее, естественнее, чем человек нового времени.
Любовь – самое непредсказуемое чувство: её нельзя принудительно ни вызвать, не обуздать. Как магическая стихия, как вихрь, Любовь захватывает человека против его воли, о чём красноречиво говорят наши пословицы: любовь и умного в дураки ставит, суженого и на коне не объедешь, и т.д.
Любовь иррациональна. Чем она глубже, тем менее можем мы рассудочно обосновать её. Попробуйте объяснить, почему вы влюбились в эту женщину? Допустим, в ней есть неоспоримые достоинства, она вам очень нравится, вы в ней души не чаяте, она может быть прекрасной матерью ваших детей. Но это не исчерпывающе: вы сами чувствуете, что она для вас – нечто гораздо большее, она для вас – ВСЁ. Этого нельзя понять, это чувствуешь. Чувствуешь предопределение Свыше; чувствуешь, что вы просто обречены на любовь, обручены самой Матерью – Природой.
Истинная Любовь – это любовь безотчётная, без оценок, без требований. Более того, можно утверждать, что по-настоящему любят не за что-нибудь, а вопреки. Вопреки всему: обстоятельствам, житейскому «благоразумию», мнению родных и близких. «Не по хорошу мил, а по милу хорош», - гласит народная мудрость. Подлинная Любовь так же безыскусна, некриклива, лишена всякого жеманства и напыщенности, как и подлинное сострадание. Речевой оборот «любовь с первого взгляда» отражает способность человека мгновенно определить высокое соответствие двух индивидуумов. Соответствие в каком смысле? Это – тайна двух.
Мы только взглянем, и человек интуитивно нами уже оценён. Таинственным «нечто» часто определяется наше предвзятое отношение к людям – наше их приятие и неприятие, тяготение и отторжение. Какова подоплёка невольных неосознанных симпатий и антипатий, доверчивости и настороженности, внезапно возникающих между незнакомыми лицами с первого взгляда? Каким обострённым чувством улавливаются душевные свойства человека, его аурические эманации? (5)
Интуитивное восприятие нами внутренней значимости людей имеет свои сокровенные законы: вслепую, на ощупь каждый из нас руководствуется этими законами в повседневной жизни. Наша способность испытывать необъяснимую симпатию к «случайно» встреченному человеку является чудесной загадкой не только человеческой психики. Есть ли в выборе объекта интимного чувства что-то «запрограммированное»? Словно некое магнитное поле сцепляет события, неизбежно влечёт людей навстречу друг другу… Глаза сближаются, изливая друг в друга духовные волны. Сердца переполнены, они разрываются от счастья, предвкушая Чудо. Ведь свещеннодейство Любви – величайшее Чудо.
В соприкосновении полов, в их неодолимом влечении друг к другу, лежит Великая Тайна Жизни, Тайна Творчества. Сакральный смысл заложен в вечном стремлении друг к другу мужского и женского начал для бесконечного возобновления ЧУДА ЖИЗНИ. Вот зачем пришла на Землю Любовь!
ЛЮБОВЬ ТОЖДЕСТВЕНА ЖИЗНИ. Вот почему в древнейших космогонических поэмах орфиков Эрос (6) мыслился животворящей движущей силой Мироздания, предшествовавшей появлению и богов и людей.
О чуде одухотворения Любовью сложены легенды. Пигмалион силой любви согрел холодный мрамор, вдохнул жизнь в изваянную им статую Галатеи. В Калевале (песнь XXXVll) повествуется, как Илмаринен выковывает себе жену из золота и серебра и ложится ночью с ней рядом. В сказках говорится даже, что если ты победишь своё отвращение к чудовищу и полюбишь его, то оно делается прекрасным.
Любовь разбудила спящую царевну. Никакое злое колдовство не устоит против беззаветной Любви. Ведь такая Любовь – сама есть сильнейшее Волшебство.
* * *
Заговорным ли зельем меня напоил,
У колдуньи взяв сонные травы;
Иль заклятием дедов меня истомил,
В час, когда зацветают купавы?
Не могу я поднять утомлённых ресниц
И ни с кем не промолвлю ни слова.
Каждый вечер, при трепете знойных зарниц,
Жду покорная, к встрече готова…
И напрасно крестилась встревоженно мать,
Перед образом свечи теплила,
Знать, молитвой с меня наговоры не снять, -
Полонила недобрая сила.
И напрасно отец мой на лучшем коне
Поскакал на село за знахаркой... –
Если б знали они, как в вечернем огне
Или ночью холодной, при бледной луне, -
Мы с тобою целуемся жарко…
Эти стихи, взятые из одного старинного альбома, как нельзя лучше передают психологию любовной магии. Внезапная умопомрачительная страсть, охватывающая человека, до глубины души потрясающая его и переворачивающая всю его жизнь, издавна поражала людей и связывалась с оккультными силами, ворожбой, наваждением, либо с внушающими любовь приворотными напитками, как в легенде о Тристане и Изольде. О «демонической власти» Любви говорил Тютчев.
Любовь издревле была средоточием всевозможной романтики колдовства, а занимались сердечными делами преимущественно знахарки-ведуньи.
Вся народная поэзия полна любовной магии: любовные чары – это её главнейшая, излюбленная тема. «Влюблённая душа – самая зрячая и чуткая, она как бы видит вдаль и вширь, и нет предела её познанию мировых кудес. Это – душа кудесника, и влюблённый сам становится кудесником. Вот почему любовь, как высшая тайна, - родная стихия заклинаний; отсюда они появляются, вырастая, как цветы из бездны», - пишет А. Блок в эссе «Поэзия заговоров и заклинаний».
Телепатия, чары любви, одержимость, магнетизм…; для того, кто действительно любил, это – не пустые слова. Не случайно в русском языке (как и в других европейских языках) прочно укоренились такие, относящиеся к женщине, понятия, как обаятельная, обольстительная, пленительная, изумительная, привлекательная, очаровательная, обворожительная, симпатичная и т.д. Мы пользуемся этими прилагательными, не задумываясь о том, что когда-то они понимались буквально; несли прямой магический смысл. Причём имелась в виду вовсе не обязательно красота, а именно некий неуловимый, но электризующий мужчину «шарм», которым могут обладать (и чаще обладают) отнюдь не писаные красавицы. Во многом это связано непосредственно с воздействием невидимого тонкого тела человека, его аурических излучений. «Одухотворённое лицо», «тёплая улыбка», «светлый взгляд», «лучистые глаза» - эти вошедшие в обиход выражения имеют глубокий, но забытый эзотерический смысл: ОБАЯНИЕ – ЭТО КРАСОТА ДУШИ. Обаяние нельзя приобрести с помощью нарядов или косметики. Никакой внешний лоск не в силах скрыть внутреннюю пустоту или холод сердца. «Юные девицы, - говорил Пифагор, - памятуйте, что лицо лишь тогда бывает прекрасным, когда оно отображает прекрасную душу».
* * *
Поразительна живучесть устойчивой веры в силу любовной магии: её приёмы и поныне продолжают бытовать в своей самой простой и непосредственной, глубоко архаичной и неизменной форме.
Магический обряд заклинания возлюбленного, приведённый Феокритом во ll идиллии, озаглавленной «Ворожеи», схожие приёмы, описанные Тибуллом, Вергилием и другими античными авторами, по сути ничем не отличаются от подобных обрядов, практикуемых по сей день не только где-нибудь на островах Океании, но и во всех христианизированных и исламизированных странах, где люди обращаются за помощью в любовных делах не к попу или мулле, не ко всяческим психотерапевтам и сексопатологам, а к тем, кого Парацельс называл «добрыми женщинами». Ничего удивительного в том нет: ведь область половых отношений – та важнейшая область человеческой жизни, где особенно много непонятного и загадочного, где властвуют неведомые силы Природы, где собственный разум и воля человека оказываются бессильными.
Те же самые приёмы и средства любовной магии, совпадающие даже в подробностях, известны и у восточных славян. К ним относятся: передача полового влечения через пот, через волосы любимого человека, через его восковую или глиняную фигурку, через след, посредством стихий («по ветру бросили», «по воде пустили»), через наговорённые коренья, любовные мази, снадобья и т.д. с обязательным нашептыванием заклинания:
Дай мне пахучих, душных зелий
И ядом сладким заморочь,
Чтоб, раз вкусив твоих веселий,
Навеки помнить эту ночь.
(А. Блок)
К знахарке обращаются за помощью удалые молодцы и красные девицы, «рогатые» мужья и ревнивые жёны, отвергнутые любовницы и опостылевшие любовники; все любящие и охладевшие сердца. А знахарка «ладит» новобрачных от порчи, «присушивает» или «отсушивает» людей: жена возвращает изменившего ей мужа, жених преследует чужую невесту, к которой его «присушили».
Если принять во внимание причудливый и даже чудесный характер тех психологических состояний, которые обозначаются словом «любовь», то вряд ли можно за этими приёмами и средствами отрицать всякое вообще влияние, будь то влияние прямого и непосредственного внушения. Существуют, однако, достоверные случаи оккультно–эротического порядка, которые никаким внушением «объяснить» невозможно. Да и само слово «внушение» нуждается в объяснении; ведь ни врачи, ни психологи, ни гипнологи не в состоянии дать ему научное определение. Остаётся совершенно загадочной сущность психофизиологических процессов, лежащих в основе внушения.
Ключ к некоторому пониманию парапсихологического воздействия любовных чар находится в изучении чудесных феноменов сомнамбулизма, определённо указывающих на существование магнетической субстанции внутри видимого человека, некоего тонкого, невещественного его двойника.
Экзальтация, сверхчувствительность, телепатические способности, подчас возникающие у влюблённых так же как и у находящихся в трансе сомнамбул и лунатиков, свидетельствуют о родственности, мистической сопряжённости этих двух состояний.
Подобно сомнамбулам, для влюблённых не существует отдалённости друг от друга. Они способны «слышать» друг друга на расстоянии, общаться через взаимопроникновение и полную сопричастность; непосредственно сердцами, минуя промежуточное звено физических органов восприятия. Им становится доступным молчаливый внутренний язык интуиций и предчувствий. Они способны предвосхищать, улавливать и «читать» мысленные образы, рождающиеся в родной душе, как это делают Китти и Левин в «Анне Карениной». И это без всякой магии.
Вряд ли магия может принести человеку подлинную радость. Ведь вся магия основана на насилии над естеством. А такое насилие есть зло.
* * *
При смерти наш дух выходит из тела, как аромат из цветка. (одна из жемчужин древней мудрости)
Принято говорить, что всё на свете, кроме самой Вселенной, имеет начало и конец. В том числе, и человеческая жизнь. Действительно, если считать рождение человека его началом, тогда смерть должна считаться его концом.
Однако, древние, будучи прозорливее нас, учили, что не может быть ни рождения из ничего, ни ухода в ничто. ЖИЗНЬ – СМЕРТЬ – ЖИЗНЬ: в сущности, начала здесь нет и быть не может, ибо поиск начала искусственно прерывает основной закон Жизни – ДВИЖЕНИЕ, отразившийся в великой Языческой концепции Коловращения.
Иудохристиане веруют, что каждая человеческая душа имела начало при своём рождении, но вдохновенные сивиллы вещали, что душа человеческая есть неотъемлемая частица БОЖЕСТВЕННОЙ МИРОВОЙ ДУШИ, и имеет начало не более, чем сама эта МАТЕРИНСКАЯ СУЩНОСТЬ БЫТИЯ.
Для души (или, по современной терминологии, энергетической субстанции человека) нет ни рождения, ни смерти, а есть только перевоплощение.
Учение о перевоплощении (реинкарнации, метампсихозисе), об извечном кругообороте перерождений духовно – жизненной сущности человека, ведущих к нравственному совершенствованию, было сердцевиной всех архаических Мистерий и важнейшей частью всех древнейших религиозно-философских систем.
Идея перевоплощения, являющаяся основой общеиндоевропейских (и праиндоевропейских) представлений о Жизни и Смерти, была присуща и славянам-язычникам, чьё отношение к смерти и психология восприятия её в корне отличались от современного.
Понятие смерти в традиционной дохристианской культуре наших Пращуров не несло в себе сугубо отрицательного смысла. Смерть не представлялась однозначно мрачным событием, полярно противостоящим Жизни, а событием, соотносящимся с Жизнью.
Язычники рассматривали Жизнь как череду циклов существования, а смерть – не как бесследное уничтожение, а как свещеннодейство перехода на новый виток Жизни, перехода в некое качественно иное состояние. На этом витке развития особь просто исчезает из нашего поля зрения: исчезает, но не уничтожается, подобно звёздам, которые днём так же остаются на небосводе, только мы их не замечаем. Поэтому духоборы, как и многие другие так называемые сектанты, сохранившие в своих вероучениях некоторые существенные черты языческого мировоззрения, не говорят о человеке «умер», а говорят «изменился». Ведь та смена материальности, то обестелесенье души, которое мы называем смертью, является не чем иным, как изменением состояния самой души, для которой перестают существовать время и пространство.
Подобно этому, «тот Свет» (Свет, а не тьма!) означает не местопребывания где-то на небесах, а просветлённое состояние развоплощённой души, раскрепощённой теперь от сковывавшей её плотной оболочки.
Таковым – или примерно таковым – было сравнительно терпимое, лишённое трагического надрыва, отношение к смерти наших далёких предков. Жизнь и смерть неотделимы друг от друга. Земля живых и таинственный мир мёртвых взаимосвязаны, ибо смерть человека означает его рождение в ином мире, откуда неизбежно возвращение на Землю. Чему быть – того не миновать. К чему же сокрушаться о неизбежном и страшиться смерти, ведь она не навек.
Известно, что похоронные и поминальные обряды – самые архаичные, традиционные и устойчивые в любой культуре. Исследователи дохристианских воззрений славян отмечали, что проводы на тот Свет были, по сути, обрядом жизнеутверждающим: кончина воспринимались не только как разрушение, но и как рождение к новой, посмертной Жизни, а сопровождавшая кончину обрядность многими подробностями напоминала обрядность родов.
Кроме того, происходило своеобразное «обожествление» дорогих покойников, смертью возведённых в благодатных Чуров и Берегинь, причисленных к лику незримых хранителей живых и покровителей семьи, рода, племени.
Общению с душами усопших («закликанию мёртвых») были посвещены свершаемых в их честь Празднества Родоницы (Радуницы). К ним на курганы и могилы «ходили в гости», и они тоже могли «прийти в гости». Порой они вещали устами вдохновенных ведуний. Благочестивые поминальные свещеннодейства ковали магическую цепь, нерасторжимыми узами связующую живых, отошедших и ещё не родившихся, не воплотившихся.
И потому разлука с близкими, любимыми не была столь однозначно трагической: в определённом смысле умершие своей «духовной плотью» продолжали оставаться среди живых, как бы сосуществуя с ними. Они и воспринимались как ЖИВЫЕ, но перешедшие в иную, посмертную форму существования. Да и куда им было деться из лона всеобщей нашей Праматери – Природы? Потусторонний мир – это мир, находящийся по ту сторону, за порогом нашего обычного чувственного сознания.
Отошедшие отделялись от сородичей не пространственно, а лишь ограниченностью нашей нынешней чувственной способности восприятия. Местопребыванием их могла быть вся одушевлённая Природа, и не было чёткой границы – пропасти между «тем Светом» и этим. Таинственная область обитания усопших мыслилась как расположенная где-то здесь же, в мире живых, постоянно присутствующая, но приоткрывающаяся живому только неявными урывками при чрезвычайных обстоятельствах: в минуту смертельной опасности, в неистовстве и исступлении, в лунатической дрёме и сомнамбулическом трансе, перед кончиной.
Кардинальный тезис мистики гласит: наше существо не исчерпывается нашим сознанием. Как это не покажется удивительным, но лучшей частью своего существа мы бессознательно живём на «том Свете». Оттуда – поэтическое вдохновение гениев и пифийские прозрения. Оттуда исходят наши вещие наития, предчувствия и предзнаменования. Там душа наша обретает силы, которые порой кажутся сверхъестественными, ставят нас выше страха смерти и уводят за её пределы.
Оттуда доносится к нам то, что мы называем Голосом Совести. И именно оттуда черпают влюблённые столь непоколебимую радостную уверенность в бессмертии своей Любви.
* * *
Та трава, что вдали на могиле твоей,
Здесь на сердце, чем старе оно, тем свежей,
И я знаю, взглянувши на звёзды порой,
Что взирали на них мы как боги с тобой.
У любви есть слова, те слова не умрут.
Нас с тобой ожидает особенный суд;
Он сумеет нас сразу в толпе различить,
И мы вместе придём, нас нельзя разлучить!
(А. Фет)
Гениальный польский писатель – мистик Станислав Пшибышевский ощущал «понятие души как индивидуальной силы, души, идущей от вечности к вечности, души, которая по воле неведомой стихии нисходит на Землю, возвращается снова на лоно вечности и снова воплощается…»
Древнерусское, дохристианское слово «новорождённый» по сути означает «однажды умерший». А что означает понятие «новобрачные»?
Испокон века люди догадывались, что каждая земная связь есть новое проявление древней связи. Смерть и рождение не разделяют искренне любящих, - напротив, они их непрестанно соединяют в новых воплощениях. Верная Любовь – кольцо, а у кольца нет конца. «Чистая и божественная любовь не есть цветок, расцветший в человеческом сердце: его корни в Вечности. Любовь духовная, освящённая – бессмертна, и рано или поздно Карма соединит тех, которые любили так друг друга, и воплотит их в той же семье», - пишет Е. П. Блаватская в работе «Ключ к теософии».
Чем искреннее и глубже любовь, соединяющая двух людей, тем больше надежд на одновременное воплощение. Поэтическое восточное предание гласит, что любовь связывала царевича Сиддхартху (Гаутаму Будду) и его жену Ясодхару в продолжении многих воплощений. И старинные славянские поверья говорят, что если возлюбленные не могут жить друг без друга, то, родясь вновь после смерти, встретятся в другом обличье в будущей жизни, и узы любви опять соединят их.
Мы скажем: Вот, мы вместе. Где жизнь? Где мир? Где плен?
Мы – жизнь, и в переменах для сердца нет измен.
(К. Бальмонт)
Героиня даосской поэмы «Вечная печаль» восклицает:
Крепче золота, твёрже камней дорогих
Пусть останутся наши сердца,
И тогда мы на небе иль в мире людском
Будет день, повстречаемся вновь.
Так быть вместе, чтоб нам в небесах
Птиц четой неразлучной летать.
Так быть вместе навеки, чтоб нам на земле
Раздвоённою веткой расти!
Радостно верить, что в суровой веренице последовательных существований, череде поисков и утрат, тебя сопровождает другая близкая душа и помогает тебе, как ты ей помогаешь. И в конце – концов, когда уже не будет ни времени, ни пространства, когда мы возвратимся в Вечность, – две души, вместе боровшиеся в течение тысячелетий, словно два ручья сольются в неописуемом блаженстве в ОДНО – ЕДИНОЕ, обретая БЕССМЕРТИЕ В ЛЮБВИ.
В культурном наследии почти всех народов можно найти волнующую легенду о людях – половинках, мужчине и женщине, созданных друг для друга и упорно ищущих своё второе «я» (может быть, дальнейшие успехи генетики ещё подтвердят нам, что эти легенды не лишены основания) (7). Ведь по сей день каждый надеется, что найдёт свою вторую половину, каждый вслепую обречён искать своё чудо. Одним везёт больше, другим – меньше. Истинная Любовь возникает лишь тогда, когда ты чувствуешь, что встретил эту вторую, единственную, родственную тебе половину твоей души; человека, с которым ты составляешь как бы одно целое.
Теософское утверждение андрогинного («мужеженского», т.е. соединяющего в себе природу двух полов) характера изначальных архетипических человеческих существ и последующего их разделения находит параллели в мифологии. Платоновский миф об андрогине (в диалоге «Пир») заимствован у Эмпедокла и восходит к орфическому космогоническому мифу, повествующему о таинстве разделения изначального единства. Излагая архаическое предание в красивой притче, Платон говорит о мужских и женских «полусферах», которые некогда были слиты, едины, целостны, самодостаточны, а теперь вынуждены искать друг друга.
Однако, эзотерический миф поведан Орфеем лишь в символах, и о причине разделения можно только гадать. Вообще, проблема происхождения пола – один из самых загадочных вопросов Мироздания. Конечно, Платон – корифей, но и он здесь бессилен. Промысл Природы остаётся непостижим. Ну что же, главное, что он – благ!.. Прекрасно сказала Елена Рерих (харизматическая супруга Н. Рериха) в одном из своих писем: «Знать, что где-то в беспредельности Вселенной находится наше дополнение, принадлежащая нам половина нашей сущности, соединением с которой есть конечная цель нашей земной эволюции, соединение с которой прекращается беспрерывная цепь наших ошибок, разочарований и страданий и не стремиться к достижению этой конечной цели невозможно».
Такое осмысление Любви как Великого Космического Таинства – Свещеннодейства, гораздо ближе к действительности, чем могло бы показаться. Разумеется, речь идёт о Любви с большой буквы, Любви ослепительной и «безумной», заставляющей человека страдать, но делающей его поэтом – провидцем. Незавидна участь того, о ком никогда нельзя было сказать, что он по ком-то с ума сходит.
Любовь в истинном значение слова есть космическое притяжение; стремление к слиянию в изначальное целое двух половинок ЕДИНОЙ ДУХОВНОЙ МОНАДЫ, предвечно существующей в Природе и заключающей в себе слитыми воедино МУЖЕСТВЕННОСТЬ И ЖЕНСТВЕННОСТЬ.
Единая Человеческая Душа была разделена на две половины, и человек остаётся несовершенным существом до тех пор, пока «души – сёстры» не воссоединятся посредством того магнетического тяготения, которое мы называем Любовью. Не случайно пол человека (мужской или женский) в нашем языке и обозначает полчеловека, половину человека.
Человек не может полноценно существовать лишь половиной своего существа; здесь причина многих физических и психических недугов. Нецелостность человека требует восстановления целостности, нуждается в исцелении. Исцелиться невозможно ничем, кроме поцелуя – слияния не только плотского, но и духовного, уводящего за порог обычного чувственного сознания. Такого слияния и ищут люди в Любви, интуитивно осознавая, что Любовь и есть возврат к некогда бывшему, но утерянному блаженству, что Бессмертное Высшее Я может быть восстановлено только через воссоединение двух начал.
Высшее Я человека, его «трансцендентальный субъект», будучи частицей Мировой Души, подобно Ей, не имеет пола. Пол имеет только личность, т.е. личина, маска, которую наша глубочайшая сущность – наша Индивидуальность надевает при каждом новом воплощении (само слово «индивидуум» означает целостность, неделимость, неразрушимость). Однополое состояние Космического Архетипа Духовной Монады немыслимо и невозможно. Порукою тому служит то, что в сомнамбулизме, под влиянием внушения испытуемый перевоплощается в предыдущую личность, иногда другого пола.
* * *
Известный шведский учёный и теософ Э. Сведенборг полагал, что преданно любящие друг друга здесь, на Земле, мужчина и женщина – в потустороннем мире составляют одного благого Духа. Именно в потустороннем, т.е. по ту сторону отдельного существования собственного «я»; там, где в экстатическом самозабвении нет места для Я и Ты, где ни Тебя, ни Её, отдельных уже нет.
Таинство полного, безраздельного слияния нашей глубочайшей внутренней сущности, о котором мечтают влюблённые, возможно лишь где-то в иной, эфирной реальности. Дон Жуан напрасно искал на Земле то, что достижимо лишь «на небе», когда «тонкие» тела сливаются, как два источника света, и дают свет единый.
Любовь невыразима в словах и мыслях: не лучший ли здесь намёк на то, что тайна приоткроется в ином, нездешнем мире, - там, где расцветают все земные ростки Любви? Ведь духовное существо, которым мы будем жить после развоплощения, пребывает в нас уже теперь, только смутно и безотчётно.
Любовь есть бессознательное устремление в Вечность, неутолимая жажда бессмертия, продолжения себя в следующих поколениях и веках не только физически, но и духовно. Но это ещё не всё в Великой Мистерии Любви, когда две души, две силы, два существа властно влекутся друг к другу, одержимые какой-то магической гравитацией, для которой нет преград. Они сплетаются в чувственном исступлении, томимые жаждой преодоления земной мимолётности, изнемогая от стремления любить и быть любимыми в Вечности. Такая Любовь, по словам Станислава Пшибышевского, есть «мучительное, полное тревоги сознание неведомой и страшной силы, которая бросает друг на друга две души, стремится слить их в одно, это – интенсивное страдание, в котором надрывается душа, ибо не может исполнить… дело слияния двух существ в одно, дело абсолютного андрогинизма».
И ни позитивная наука, ни иудохристианский морализм, ни слащавая псевдоэротика не могут понять огромной трагедии Любви – недостижимость полного духовного единения в жёстких условиях данной нам в ощущение материальности.
Пока я в физическом теле, я не могу постичь внутреннюю суть любимого человека. Но когда мы оба сбросим плотные одежды, тогда наши обнажённые души познают друг друга такими, какие мы есть на самом деле, какими не знали друг друга никогда…
Ты отстрадала, я ещё страдаю,
Сомнением мне суждено дышать,
И трепещу, и сердце избегаю
Искать того, чего нельзя понять.
(А. Фет)
* * *
Если спустя много времени кто-нибудь, кто слышал о моих делах, почувствует желание видеть меня и говорить со мной, он может взять эту книгу и тогда он встретится со мною. (Изонхава, основатель ламаизма)
Животные живут в счастливом неведении смерти (хотя кто может это с уверенностью утверждать?). Но зачем человек наделён способностью знать свою неотвратимую обречённость? Для чего это ужасающее знание?
Собственно, не смерти боится человек; он боится забвения.
Высокоодарённым творческим натурам всегда было присуще твёрдое, непоколебимое убеждение в том, что лучшей частью своего существа они переживут физическую смерть. Вещее предчувствие, что «Нет, весь я не умру!» - принадлежит не одному Пушкину. Об этом писали Пиндар и Гораций, Руссо и Кольридж, Байрон и Шелли, Гёте, Карлейль и Метерлинк. Вот слова Фирдоуси: «Я возвёл своей поэзией высокий замок, которому не повредят ветер и дождь. Годы протекут над этой книгою, и всякий умный будет её читать… я не умру, я буду жить, потому что я посеял семя словесное».
Размышляя о смерти, как о форме Жизни, которую мы ещё не понимаем, сильные, цельные, независимые натуры находили источник уверенности в продолжении своего существования не в догматах искусственных, профанических религий, не в каббалистике и некромантии, не в посмертном опыте других (реанимированных), а в своём собственном, живом мистическом опыте – откровении.
Единственно, что можно ответить на вопрос: « Реальна ли жизнь после смерти?» - это: «Да, если это признаёт реальностью ваше сердце».
Известно предостережение от чрезмерного любопытства к Великому Таинству Смерти, данное «оттуда» Аполлонием Тианским некоему юному философу:
Срок придёт и поймёшь, а ныне без толку толки:
Ты средь живых и жив – не в прок тебе эта наука!
* * *
Итак, по всей видимости, душа, или тонкоматериальный (полевой) духовно – жизненный метаорганизм человека, переживает смерть плотного тела. Речь идёт не о безусловном бессмертии души, а лишь о возможности переживания, продолжения существования в ином состоянии.
Ибо каков смысл того, что мы с надеждою называем бессмертием? Вечное беличье колесо? Райский застой?
Но во Вселенной нет покоя: он означал бы смерть. «Там», как и в мире смертных, тоже идёт непрестанная эволюция, духовное совершенствование, перемещение с одного духовного пласта на другой согласно индивидуальному развитию. Разумеется, восхождение по ступеням совершенствования означает не перемещение с места на место, «снизу вверх», а переход из одного состояния в другое, или, как сказали бы физики – переход с одного энергетического уровня на другой (8).
Мир устроен так, что чем больше человек совершенствуется, тем более убеждается он в беспредельности задач и недосягаемости цели. Бессмертие можно понимать лишь как бесконечное развитие, условие совершенствования, бесконечного приближения к Идеалу. Не человеком же кончается мир, не в нём же предел Вселенной, ибо не в нём и начало!
Бессмертие (условно говоря) не дано нам, смертным, от Природы, но задано, как задача. И смерть – испытание.
Величайшая справедливость Природы в том, что Она воздаёт каждому своё: каждый из нас сам предопределяет своё посмертное бытие или небытие. Наша земная жизнь только становление и необходимое условие для самосозидания и самовыражения. Человек может быть бессмертен в том следе, который он сумел запечатлеть в хлябях времён и пространств.
И для этого вовсе не обязательно творить гениальные поэмы и симфонии. Что желаннее, что более любо всеобщей Матери - Природе: «Эннеады» Плотина или песенка зяблика?
Признай Природу живой, и Она признает живым тебя. Бытие имеет нравственную основу: только совершённое при жизни ДОБРО переживает смерть и определяет дальнейшую судьбу человека.
Центр тяжести Этики лежит в отношении к беззащитным, бесправным существам. Одно лишь чувство доброжелательства и сострадательного милосердия к слабым созданиям перевешивает все гимны и оды в честь богов и героев.
После смерти тем больше блага, чем больше в человеке сопереживания, любезности ко всему живущему. Человек, с радостью творящий Добро и избегающий, по возможности, причинять боль живым существам, становится БЕССМЕРТНЫМ В ДОБРЕ.
Но разве могут ожидать хоть какого-то подобия бессмертия живодёры – вивисекторы или охотники – «спортсмены», убивающие не ради пропитания, а ради забавы? Их ожидает АБСОЛЮТНОЕ ВЕЧНОЕ НИЧТО. Ни молебствия, ни магические заклятия, ни заступничество «святых», ни «спаситель», умертвивший смоковницу, не спасут человека от индивидуального уничтожения после смерти, если не чтил он Высшую Заповедь Природы: право каждого существа радоваться Жизни.
Вселенная является целостным, живым, разумным Сверхорганизмом, где всё взаимосвязано, взаимозависимо и взаимообусловлено. Всё на всём отражается, нет ничего незначительного, и даже такое малое событие, как добрый поступок или просто рождение одной Доброй Мысли, оказывает влияние на всё Мироздание так же, как весь Макрокосмос оказывает своё обратное благотворное воздействие на человека.
Не случайно праведный Нравственный Закон, живущий в сердце, ставит Любовь выше всех наших стремлений, выше страха смерти. Здесь – предчувствие того, что только Любовь может привести нас к бессмертию. Замечательны слова Мишеля Гюйо: «Этот протест любви против смерти, против разрушения индивида простирается также на существа, стоящие ниже человека. Собака, как будто, имеет только рыночную ценность, а между тем разве когда-нибудь можно вновь купить ту, которая умерла, погружая свои глаза в мои, в последний раз лизнув мне руку? Она тоже любила меня всеми силами своего бедного низшего бытия; уходя, она хотела бы удержать меня при себе, и я тоже хотел бы удержать её, не чувствовать, как она тает у меня под рукой. Всякое любящее существо не приобретает ли оно права на бессмертие? Конечно, идеалом для любви было бы даровать бессмертие всем существам, и даже на этом она не остановилась бы; поэт чувствует то, что есть индивидуального в цветке».
* * *
Знай, читатель, что мудрость уменьшает жалобы, а не страдания.
(Козьма Прутков)
Душа бессмертна до тех пор, пока она совершенствуется в Милосердии. Бессмертна только Добрая Воля, тот «Урожай Жизни», который взращивает в себе человек сверхличностными побуждениями. Бессмертие – не самоцель. Высочайший доступный нам Идеал – это бескорыстное служение Добру, необходимо предполагающее и борьбу со злом.
Что есть БОЖЕСТВЕННАЯ (в пантеистическом смысле) МИРОВАЯ ДУША? Мы этого не знаем, но чувствуем, что Она – Вселенская Жизнь, Вечная Любовь, Совершеннейшая Гармония.
Человеческая душа – частица этой Божественной Сущности. Каков может быть смысл бессмертия этой частицы? – Только достижение гармонии с Великим Целым, иначе говоря, совершенствование в Любви. Душа человеческая может быть более или менее бессмертной в зависимости от её близости к Божественной Сущности Природы. Выжить за гробом может только то, что подобно по своей внутренней сути Мировой Душе, извечно животворящей Вселенную: подобно и родствено, а потому от Неё неотчуждаемо, нерушимо и бессмертно, как и сама Вселенная.
Духовное естество человека, средоточие его самых возвышенных чаяний и устремлений, может стать навечно бессмертным в силу того, что будет прочно привито к «Древу Вечной Жизни». Это зависит от того, насколько глубоко укоренилось в нашей внутренней натуре осознание СВЕЩЕННОГО ПРИНЦИПА ЖИЗНИ. Если это осознание западает в душу и переходит на бессознательный уровень, то невольно становится твоим неотъемлемым самодовлеющим качеством и даже больше – твоей непреходящей сущностью, достойной уйти в бессмертие; стать неотторжимой частью существования Великого Целого, влиться в жизненный поток Вселенского Бытия, не теряя при этом своей Индивидуальности.
Смерть, если её понимать как уничтожение этого Высшего Я, ПРИЧАСТНОГО БОЖЕСТВУ, есть величайшая иллюзия и бессмыслица. Для Высшего Я смерть – не уничтожение, а напротив, беспредельное расширение сознания. А если мы не в силах вообразить себе это Высшее Сознание, то это ещё не повод для его отрицания. Гусеница тоже не подозревает, что произойдёт с ней после «смерти».
«Мне не терпится отправиться в путь, я полон любопытства, ведь мне предстоит увидеть новые страны. Страх перед смертью смешон для того, кто столь часто погружался во мрак и снова обретал жизнь», - говорит герой повести Джека Лондона «Межзвёздный скиталец», ожидавший казни и научившийся с помощью смирительной рубашки «выходить из себя»: погружаясь в самогипноз, усыплять личностное сознание и, тем самым, высвобождать независимую от этого сознания и от физического тела свою Индивидуальность, свой Дух, или Божественный стержень души.
«В моей жизни было много приключений, но самое большое и славное ждёт меня впереди», - эти слова Артур Конан Дойл произнёс за несколько дней до своей смерти.
Человеку по замыслу Вселенского Разума предстоит много странствий в Веках и Циклах, предстоит много совершенствоваться в Мирах иных материальностей и возможностей, в сравнении с которыми наше нынешнее воплощение, на котором для нас «Свет клином сошёлся», покажется всего лишь небольшим, хотя и значительным отрезком этой Космической Одиссеи.
И среди всех наших поисков, потерь и разочарований, единственной путеводной нитью и оберегом может быть только ЛЮБОВЬ.
* * *
